Учитель внутри

Мы ничего не делаем; в конечном счете, мы сделаны. Когда я говорю: "Я люблю тебя", в этом нет ничего личного. Это любовь к себе: я говорю только с собой. Точнее, это говорит только с собой. Если я говорю: "Позвольте мне налить тебе чаю", - это наливает себе свой собственный чай, и чай - это оно само. Оно настолько само-поглощено, что не оставляет места ни для кого другого. Ни одна молекула не отделена от него. Это истинная любовь.

Конечное я: не-я. Это всегда само-поглощение и всегда в любви. В видимом мире двойственности люди будут видеть "тебя" и "меня", но в реальности есть только одно. Все равноценно. Нет никакого "этого" или "того". И даже говорить "одно” иллюзорно. Неважно, как вы пытаетесь отделиться, это невозможно. Любая мысль, в которую вы верите, является попыткой разорвать связь. Но это всего лишь попытка. Это невозможно сделать. Вот почему это ощущается таким дискомфортным.

Когда я пробудилась к реальности, я никогда не слышала о медитации; некому было сказать мне, что мысли были врагами. Просто было очень естественно, когда я встречала каждую возникающую мысль и приветствовала ее, как друга. Я не могу встретить тебя как врага и не чувствовать это как стресс. Итак, как я могу встретить мысль как врага и не чувствовать это как стресс? Когда я научилась встречать свои мысли как друзей, я заметила, что могу встретить любого человека как друга. Что вы могли бы сказать обо мне, что не проявилось бы во мне как мысль? Это так просто.

Я не могу не любить человека или людей с которыми я рядом — это было бы безумием. Я просто ничего от них не жду, абсолютно ничего. Они дают то, что дают ради себя, ради своего счастья, а я принимаю это с распростертыми объятиями, любя щедрость всего, что исходит из человеческого сердца. Люди приходят и уходят; Я люблю, когда они приходят и когда уходят. Я знаю, что не могу выбирать, кто останется. Я не могу обманывать себя своим мелким выбором. Зачем мне это делать? Зачем мне идти на малое, когда вселенная так огромна? Я не диктую, кто должен быть в моей жизни, или когда люди должны войти или выйти. Откуда мне это знать?

Когда люди щедры, я благодарна — не им, но благодарна, и точка. Когда причина появляется позже, она всегда актуальна. Благодарность не имеет причины. История "потому что" может быть замечательной, как контексте истории, но в конце концов мы просто благодарны. Нет ничего достаточно правдоподобного, чтобы бросить вызов благости этого момента. И единственное, что лучше этого момента - это вот этот . . . Ой, куда он делся? И каждое сейчас . . . сейчас. . . сейчас. . . это только сейчас, а сейчас - это уже потом. Я не могу вынести всю эту благодарность! Это правда? Думаю, что нет. Проверь это на себе.

Будда говорит, что щедрость не является щедростью. Это потому, что это не ощущается как щедрость, когда мы щедры. Мы просто делаем то, что умеем делать. Это происходит естественно. Мы отдаем, потому, что это то, кто мы есть. Это не выбор.

Величайшим примером щедрости, которую я когда-либо испытывала, была старая женщина, появившаяся передо мной вервые в августе 1986 года. Я назвала ее "моя Леди". Было раннее утро, и я спала в постели рядом с Полом. Когда я проснулась и посмотрела, там была она, сидящая на стуле рядом с нашей кроватью, напротив стены. Это была самая милая, самая безобидная на вид старушка лет шестидесяти, которую сегодня мы бы назвали восьмидесятилетней. Она была полной, но не тучной, около пяти футов двух дюймов (около 1,6 м) и весила около 175 фунтов (около 80 кг). На ней были черные кожаные туфли на шнуровке с пряжками и маленькими широкими каблуками, черно-белое пестрое ситцевое платье с пуговицами спереди, тонкий пояс из того же материала, с маленькой черной тканевой пряжкой, и рукава более чем наполовину спускались по рукам. Подол доходил до середины икр, но я знала, что под платьем на ней были чулки, закатанные ниже колен. Ее волосы были небрежно собраны в пучок. Она сидела, широко расставив ноги, и держала руки на коленях перед собой, соединив в форме колец большие и указательные пальцы. Она была абсолютно мила, абсолютно беззлобна, и я почувствовала доверие, которого никогда раньше не испытывала. Если бы я доверяла Иисусу или знала о Будде, я могла бы спроецировать любого из них. Но я спроецировала того, кого я могла любить и доверять.

Затем, внезапно, я ошеломлено обнаружила себя в Леди, как Леди, без знания о том, что я когда-либо была Кейти. И я попала в то, что позже назвала "школа". Это было, как если бы я выстрелила прямо из моей (Леди) головы в другое измерение. Я чувствовала, что мне показывают все физическое творение, от начала времен до конца времен. Это все были цифры. Все во вселенной было цифрами, и все цифры имели свои собственные цвета и звуки и начали путешествовать весь путь наружу и весь путь назад и вернулись к нулю. Я видела все во вселенной, и все это свелось к ничто. Я не знаю, как долго длился этот опыт. По моим ощущениям прошла целая вечность.

Затем я обнаружила себя снова как Леди на стуле. Я посмотрела в сторону женщины Кейти и мужчины, лежащих на кровати, и почувствовала громадную, неописуемую любовь. Я видела, какими примитивными они были, словно пришли из древнего мира тьмы. Я могла видеть животное в их глазах, плотность, невежество. Я видела их обоих одинаково плотными. Женщина на кровати не была просветленной; единственная просветленная часть ее сидела на стуле, как наблюдатель. Но как Леди, я не сидела на стуле; я была без формы. Я была везде. Я никогда не видела этих людей раньше, я никогда не видела ни одного человека, я никогда ничего не видела. Через всю плотность их страданий, я могла видеть их невинность. Я поняла все, что они не могли понять. Они не осознавали, что они не должны страдать. В их запутанности они реально верили, что они жертвы и что из этого нет выхода.

Я смотрела на них как существо тотального сочувствия, из того места, где все страдания превзойдены, где физическая сфера не вспоминается даже как возможность. Я смотрела с другого конца времени. Два человека на кровати были всем человечеством, каждым мужчиной и женщиной. Они не были виноваты ни в чем, но страдали так, как будто были. Они думали, что они разделены, но это было не так. Они думали, что было что-то ошибочное, но этого никогда не было. Я ощущала к ним такое сочувствие. При виде их невинности я растворилась в этой огромной любви. Глядя с позиции Леди, я смотрела с точки зрения понимания, которое для Кейти чувствовалось было бы больше, чем она могла бы вынести. Любовь была такой огромной, такой яростной, что она бы ощущала себя сгоревшей дотла от ее интенсивности.

Когда я снова обнаружила себя в теле Кейти, я посмотрела на стул. Леди там не было. Я ощутила опустошение. Я спросила Пола: "Куда она делась?" Он скалал: "О ком ты, черт возьми, говоришь?"

После этого я видела мою Леди всякий раз, когда лгала или преувеличивала или пыталась контролировать или изменить человека или ситуацию, или когда я говорила или делала что-то с само-направленным мотивом. Она была моим учителем, таким же реальным для меня, как настоящий человек, таким же конкретным, как мои собственные дети. Каждый раз когда я пыталась манипулировать кем-то, чтобы он считал меня важным, мудрым или добрым, или чем-то, что могло бы завоевать их любовь или одобрение, я чувствовала отсутствие Леди внутри себя, и я видела, как она стояла в другом конце комнаты, склонив голову, глядя в пол, и я знала, что во мне было что-то неуравновешенное или незаконченное. Я знала, что должна определить, какие мотивы движут мной, взять свои слова назад и сказать правду прямо из сердца. Я шла к человеку, которому лгала, которым пыталась манипулировать или произвести впечатление, и говорила: "я лгала тебе" или "я хотела, чтобы ты считал меня важной". Я немедленно очищала это взаимодействие, потому что чувствовала, что скорее умру, чем потеряю свою Леди. Тогда я еще не знала, что она - это я. Я только знала, что не смогу жить без нее. Я бы сделала все, чтобы удержать ее. Она была отделена от меня, пока я не очистила мое действие. И я должна была сделать это очень быстро. После того, как я очищала свой поступок, я больше не видела ее; я просто чувствовала ее присутствие. Это было быстро: мгновенный поток, от себя обратно к себе.

Всякий раз, когда моя Леди покидала меня, я чувствовала паническую пустоту и тоску по ее возвращению. Как тихая мольба, которая звучала бы как: "Вернись! Пожалуйста, вернись!" Ее нельзя было подкупить, ее нельзя было убедить, ее нельзя было обмануть. Ее целостность была абсолютной. И поэтому я прибирала свой беспорядок и извинялась перед кем-то, и я действительно имела это в виду. Это был единственный способ, которым она могла бы вернуться: это должно было быть подлинным. Ее привлекало только смирение. Когда я была неискренна даже в малейшей степени, или вовлечена даже в малейшую ложь или манипуляцию, она не имела интереса в доме этого видимого тела Кейти. Я становилась настолько плотной, что мое тело не могло выдерживать ее. Она была слишком легка, чтобы быть ощутимой в такой плотности; плотность вышвырнула бы ее из меня. Но вернуть ее было просто. Все, что мне нужно было сделать, это признать ложь или недоброжелательность или отсутствие целостности, и действительно иметь это в виду. Мне было все равно, кто меня услышит или что они обо мне подумают; мне было все равно, даже если в комнате было сто человек. Каковы бы ни были последствия, я находила свою ошибку и исправляла ее, и я ничего не оставляла, когда говорила людям. Когда я делала правильно, я становилась достаточно просторной, чтобы вместить ее. Она не вернулась бы в меня, если бы я не говорила от всего сердца.

С этой честностью пришел мир. Так я обрела свою целостность. Я научилась смирению у нее. Я научилась абсолютной честности. Я стала жить все больше и больше внутри ее сознания, а видимая Кейти продолжала отпадать и рассматриваться не как реальная, а как ничто иное, как куча историй и концепций.

Позже я пришла к видению того, что это я спроецировала Леди. У меня не было учителя, поэтому я спроецировала себе эту безобидную старушку в пестром платье с забавными туфлями и волосами, собранными в пучок. Она была не более, чем символом правды во мне. Я спроецировала ее, потому что у людей из моей культуры не было духовных учителей. У меня не было религии, и я даже не знала, что есть такая вещь, как духовный учитель. Я думала, что они все мертвы и похоронены где-то в Библии.

Через семь или восемь месяцев все было кончено. Как только наступило равновесие, как только я увидела, что она была моей проекцией, она исчезла, и я знала, что она никогда больше не появится. Мы полностью слились. Она всегда была мной.

В то время люди начали говорить мне, что я должна пойти в колледж (я бросила его, когда мне было восемнадцать), поэтому в 1989 году я взяла несколько курсов в городском колледже в Барстоу. Это было радикально. Я никогда не видела, чтобы люди пытались так учиться. "Вы многому учитесь", - думала я. "Знаете ли вы, как важно разучиваться?" Однажды, в разговоре с заведующим кафедрой психологии, он случайно упомянул, что видения являются вымыслом. Я рассказала ему о моей Леди, и он сказал, что то, что я описываю, невозможно, что этого не могло произойти. Я кивнула головой. И тем не менее, она была там —спроецирована, как и мои одноклассники, мои дети и все остальные. Профессор тоже был спроецирован. Но я ему этого не сказала.

Когда я думаю о моей Леди сейчас, я понимаю, что она показывала мне чистую щедрость Будды. Я видела сочувствие на ее лице с моей позиции на кровати, как прежняя, запутавшаяся Кейти, и я испытывала ее сочувствие изнутри нее, когда я наблюдала женщину на кровати. Свобода должна проникнуть полностью, на каждом уровне, пока все отзвуки, все тени не исчезнут.

Когда Пол не увидел Леди, я встревожилась. Если он не видит ее, как я смогу найти ее снова? Она исчезла без следа. И то, что я поняла через несколько месяцев, это насколько щедр разум, что он может отделить свое самое любящее, сострадательное "я" в отдельную форму, и придет в этот плотный мир страдания, чтобы показать мне, что такое сочувствие, и не скажет при этом ни единого слова. Не было ни представления, ни признания, ни приветствия или прощания. Она пришла в этот мир ради моей пользы, с величайшей щедростью, и ничего не сказала. Поэтому я ничего не говорю, несмотря на то, что кажусь говорящей. Она вернулась в древний мир страдания; вот почему я продолжаю возвращаться в этот древний мир, когда люди просят меня об этом. Она поняла мои страдания, я понимаю страдания людей. У нее было сочувствие; у меня есть сочувствие. Все это было как в зеркале. Она была зеркальным отражением меня самой. Все, чему она учила, я выучила, и она говорила со мной без слов. Любовь вполне узнаваема. Нет никого, кто бы не распознал истинную любовь.

Из книги Байрон Кейти "Разум дома с самим собой"

< вернуться к списку статей

Поделиться статьей:  

© 2017-2024 Байрон-Кейти.ру · Политика конфиденциальности